Эта история началась, когда там, где ненавистно самое слово «святки», отчитывались перед начальством в своих нечистых делах нечистые духи. Все они хвастливо докладывали о своих достижениях, и грустно и горько стало бы тебе, читатель, если бы ты услышал хотя бы малую часть из них... Но вот, словно бы против воли, вперёд выступил очень несчастный бес и еле слышно признал, что «пока» ничего, ничего сделать не смог... Слово «побеждён» гневно прошелестело по зловонным тёмным рядам. Всякому было известно, что ему всего-то-навсего было дано поручение соблазнить этого всем надоевшего, трудновоспитуемого Илью для начала хотя бы только на маленькую пакость – пристрастные помыслы, но и этого блудный бес совершить не смог. Нечистый извивался от страха, и кланялся, и дрожал, и обещал прорыв на своём участке в ближайшее время, – но всё равно был наказан и удалён на задворки преисподней. А на исправление проваленного им задания направился усиленный наряд: дух чревоугодия с целой тележкой банок, бутылочек и кастрюлек, бес беспечности, окутанный облаком легкомыслия, смрадный дух любодеяния с ворохом карнавальных костюмов и масок, и, главным, – тщеславный бес с ярким зеркалом лести в синей когтистой лапе.
– Ну и покрутится он у нас! – предвкушал по дороге тщеславный. – Моё зеркало льстит безотказно! И как только он поверит тому, что увидит в нём, (а куда же он денется?!) – он мой! А уж тогда и у вас будет власть над ним! Только пёрышки от него полетят!
Отряд вылетел из пустующего, всегда чем-то пугавшего людей чердака, и со злорадным свистом понесся к ближайшей церкви...
.......
Кончался четвёртый день святок. В нарядном, украшенном пушистыми ёлками храме служили воскресную всенощную. Отец Илья направлялся в правый придел, где уже стояла смиренная очередь ожидавших исповеди. Молящихся было много, и пробираться меж ними приходилось не торопясь. Народ как мог теснился и расступался, чтобы пропустить священника. И только девушка чуть в стороне не повернулась, не заметила ни движенья вокруг, ни толчков не в меру усердных соседок. Она молилась, и такая радость была на её лице, что отец Илья невольно задержал на нём взгляд. «Рождество! – подумал он. – Возсия мирови свет разума!» – и ему тоже стало радостно, и он постарался так пройти перед ней, чтобы не помешать.
Это ему удалось, и Сашенька не почувствовала, что кто-то на неё смотрел, как не чувствовала тесноты. Но этот взгляд заметили и учли четыре беса, издалека следившие за отцом Ильёй. Сашенька немедленно была признана прекрасным средством для соблазнения. Бесы разделились. Дух блуда пристроился возле девушки и, приняв её вид, стал гипнотизировать священника. Тщеславный дух пробрался как мог поближе к нему, выставляя вперёд своё зеркало... Возле него завис и беспечный. Битва началась...
Отец Илья невольно взглянул на молящуюся Сашеньку, потом посмотрел внимательнее, нахмурился, склонился над аналоем... Ему казалось, что девушка, хоть и не прямо и откровенно, но постоянно и пристально глядит на него. Он смутился, потом возмутился, но в то же время смутное удовольствие шевельнулось в нём... и, никем не видимый, бес тщеславия сразу приблизился к нему едва не вплотную, а зеркало оказалось перед его лицом. Лукавый что-то сладко зашептал ему на ухо...
Мрачный, не поднимая глаз, шёл священник домой. Опять и опять ему чудилось, что он мысленно слышит Сашенькины зовущие мысли, её нежность, восхищение и любовь... Он мысленно отворачивался от неё, но не мог избавиться от чувства сладостного девичьего присутствия. Отец Илья с ужасом чувствовал, как манит и притягивает его то, что он ненавидел всей душою – грех...
Всю ночь ему снилось милое Сашенькино лицо, восхищённый ласковый взгляд больших, ясных девичьих глаз. Проснувшись, он понял, что должен немедленно предпринять что-то решительное...
Выйдя на улицу, отец Илья не увидел света, хотя солнце играло алмазными россыпями на свежем снегу. Всю дорогу до храма он сочинял проповедь.
И вот после службы он выступил на амвон и заговорил о пророке Давиде, о грехе и искушениях, о том, как надо беречься, чтобы не соблазнить ближнего своего, и, строго взглянув в ту сторону, где стояла Сашенька, закончил евангельскими словами:
– Будем помнить, братия и сестры, что сказал Господь наш Иисус Христос: «Горе тому человеку, через которого соблазн приходит... тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской»1. Будем же остерегаться греха, бдить и молиться, да спасёт нас Господь по неизречённой Своей милости.
.........
Сашенька ничего не поняла. Кажется, батюшка за что-то сердится на неё? Что она сделала не так? Сколько ни старалась, она не могла вспомнить за собой решительно ничего дурного. Подойти к батюшке и спросить? А что, если ей только кажется, что он имел в виду её? В хорошеньком положении она окажется! Нет, спросить его она не могла. Она не знала, что подумать, что сделать. Посмотрела на отца Илью, служившего молебен, – и встретила такой негодующий взгляд, что, задрожав, вышла из церкви. А может быть, дело в её внешности, в одежде, в манере вести себя? – в смятении думала девушка, идя к метро. Может быть, она и в самом деле, не отдавая себе отчёта, чем-то вводила кого-то в соблазн, и ужасно виновата? Но что же ей делать тогда?! Нельзя же не быть собой! Разве что вообще не ходить в этот храм?!? Но ей здесь было так хорошо, всё пришлось ей по душе – и самый старинный храм, и роспись, и дивные образа, и служба, и распевы хора, и милые прихожане... И всё это надо было оставить? Она почувствовала отчаяние. Кто-то точно шептал ей: «Такое может повторяться бесконечно!» «Но ведь и я хочу спастись! И мне надо ходить в церковь!.. Господи! – беспомощно взмолилась она, – помоги мне!»...
Потом Сашенька увидела себя дома, сидящей в своей комнатке на диване, в осаде всё более безнадёжных и мрачных мыслей. И тут случилось необыкновенное.
Внешний мир вдруг исчез для неё, и она сама, внешняя, словно перестала существовать для себя самой, – теперь чувствовала и жила только её душа. И душа её увидела рядом с собою – Ангела. Наверное, чтобы не испугать её неожиданностью и своим сиянием, он стоял не прямо перед ней, а сбоку, и немедленно успокоительно сказал:
– Не бойся! Пойдём. То, что тебе позволено увидеть, вернёт тебе мир.
Впрочем, Сашенька не испугалась. От Ангела исходили мир и покой, да и не было ей дано времени на раздумья: в то же мгновение он увлёк её в неведомое измерение. Они не шли, и не летели, а просто переместились за долю секунды в иное место, и Ангел, всё также стоя возле её плеча, указал рукой вперёд и велел:
– Смотри!
В нескольких шагах перед собой, в явственно невещественном, не предметном, а духовном пространстве, она увидела отца Илью и перед ним, на коленях, в умоляющей позе, женскую фигурку. И, наверное потому, что это были не тела, а души и духи, Сашенька одновременно ощутила как свои чувства тех двоих. Священник напряжённым усилием старался сохранять твёрдость, спокойствие и молчание, но, не в силах уйти, как завороженный, слушал страстные речи молящей. А та плакала, в отчаянии простирала к нему ладони, говорила о своих страданиях и любви, просила пощадить её и не прогонять... При последних словах потрясенная Сашенька разглядела, что видит перед батюшкой свою собственную копию. И сейчас же всё поняла. Ей показали его искушение, лживое представление бесов!
– Это не я! – сейчас же сказала она отцу Илье.
Он посмотрел в её сторону – и увидел... Но Сашенька, сострадая ему, уже отвернулась к Ангелу, и тот, без слов, во мгновение ока увлёк её прочь...
И вот она уже медленно, как ото сна, пришла в себя, и её лёгкое, гибкое юное тело на мгновение показалось ей странно плотным, тяжёлым, медлительным... Сашенька огляделась... Видимо, она просидела так, вне себя, всего несколько секунд. Вокруг ничего не изменилось. Второй её мыслью было, что её утешили несказанно. Ей не в чем было винить себя, и искушение батюшки теперь должно прекратиться. «Как же милостив Бог!» – подумала она. Одним мгновенным видением Он успокоил и оправдал её, и, конечно, помог и отцу Илье, потому что тот теперь точно знает, с кем имеет дело.
Она поднялась, затеплила лампаду и в радостной благодарной молитве забыла все тревоги этого дня.
.......
Отец Илья в это время сидел на заднем сиденье старенького «Москвича», возвращаясь от больной прихожанки. Измученный непрекращающейся борьбой, он так глубоко задумался, что словно бы перенёсся куда-то, где, как ему казалось, он почти против воли слушал Сашенькины жалобы и мольбы, когда вдруг услышал звонкое «Это не я!», поднял глаза – и увидел настоящую Сашеньку рядом с высоким сияющим Ангелом. И сейчас же они исчезли, а он вновь посмотрел на то, что только что казалось ему умоляющей девушкой... и содрогнулся. Разоблачённый бес на его глазах унёсся прочь, безобразно дёргаясь и превращаясь во что-то чёрное и мерзкое. «Господи, помилуй!» – воскликнул отец Илья с ужасом и стыдом. Кого он слушал, кому он верил?! Как он мог забыть самые простые законы духовной борьбы?! Как мог он поверить тому, что кажется?! Забыть о молитве?! «Господи, помилуй! – в сокрушённом раскаянии перекрестился он. – Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися! Да постыдятся и посрамятся ищущие душу мою, да возвратятся вспять и постыдятся хотящии ми злая!»2 – и неожиданно увидел, как метнулось прочь несколько других теней, оказывается, до сих пор остававшихся возле него. Одновременно какой-то предмет, глухо звякнув, упал где-то рядом. Впрочем, последнего он не заметил: он возвращался в себя. В вещественный мир, в котором он, иерей Илия, ехал на заднем сиденье старенького «Москвича», возвращаясь домой после совершения требы. Внук бабушки-прихожанки спокойно сидел впереди за рулём, а за окном уже голубели ранние зимние сумерки. Священник облегчённо вздохнул. «Слава Богу! – подумал он. – Слава Богу! Господу нашему слава!»
2
Два мира.
На этом, наверное, и закончилась бы наша история, если бы не ещё одна молитва, поднимавшаяся в это же время к небу, словно пламя свечи. Больная старушка, причащать которую ездил отец Илья, стоя на двух костылях перед иконами, читала благодарственные молитвы по святом Причащении. Окончив же их, она не загасила лампад и не пошла отдыхать, не смотря на усталость и боль, а, горько заплакав, сказала, глядя на образ Спаса:
– Господи, Господи! Помилуй нас, грешных! Помилуй меня, бестолковую, что не могу научить я вере доченьку и внуков моих! Они такие хорошие, посмотри на них! Но нет в них веры, такое горе! Губят себя, и как же мне жить и умирать, видя это! Смилуйся, Милостиве, даруй им веру, помоги им, просвети их... великия ради милости Твоея...
Рыдания мешали ей говорить, и она замолчала, но долго ещё, обвисая на костылях, стояла перед иконами, и слёзы прозрачными струями текли по её чистому старческому лицу.
И потому, когда отец Илья вышел из машины Андрея, предмет, упавший возле него в запредельном мире, оказался там, где сидел батюшка.
.......
Андрею очень хотелось поскорее вернуться домой, но ехать быстро не получалось. Скользкая дорога, падающий снег и пробки не оставляли ему надежды хотя бы вечер этого воскресенья провести, как хотелось. «Эх! – то и дело вздыхал он, сдерживая желание прибавить скорость. – Пропал выходной! Три часа потерял только на дорогах!» Но ведь и бабуле нельзя было не помочь, она так скучает по своей церкви, жалко её, думал он. И священник этот такой симпатичный, молодой, и такой уставший... не заставлять же было его ехать на метро и автобусе!.. Вот странно! И как это они могут верить в Бога? Кажется, всё неглупые люди... Нет, этот мир слишком безобразен и страшен, чтобы можно было поверить, что в нём есть добрый Бог... Нет, никто не поможет, не защитит, не спасёт. Человек одинок, и надеяться не на кого...
Среди подобных безрадостных мыслей Андрей доехал до дома, припарковал «Москвича» и уже направился, было, к подъезду, когда что-то блеснуло ему в глаза с заднего сиденья машины. Он наклонился, всматриваясь. Какой-то маленький овальный предмет отражал оранжевый умирающий свет ближнего фонаря. Зеркало?! – удивился Андрей. Он открыл дверцу машины и взял зеркало. Мысль, что его уронил священник, показалась нелепой и дикой. Кто же тогда? Мама или сестра? Зеркало было странным, как будто старинным, в бронзовой оправе и с ручкой – он никогда не видел такого у них. Андрей пожал плечами, засунул его в карман и поспешил домой. Ужин и телевизор с воскресной программой – тоже немалая часть воскресного дня.
Мама была на дежурстве, а сестра на кухне как раз готовила ужин.
– Долго ещё? – спросил Андрей.
– Нет, минут через десять будет готово, – добродушно улыбнулась Татьяна.
Андрей прошёл в общую комнату, чтобы покамест включить телевизор, но взглянул на бабулину закрытую дверь и решил сначала спросить её, как она себя чувствует. Всё-таки весь день волновалась, в её-то возрасте. Она тихо лежала на своей кровати, по обыкновению перебирая чётки, и светло улыбнулась ему, как умела только она одна:
– Входи, Андрюшенька! Как довёз батюшку, как доехал обратно?
– Всё хорошо, ба. А ты-то тут как?
Она снова улыбнулась и ласково покивала в ответ.
– Да, – вспомнил Андрей и достал из кармана брюк странное зеркало. – Ты не знаешь, это не мамино? Кто-то у меня в машине забыл.
– Нет, никогда у неё его не видала, – бабушка взяла его и стала разглядывать. – Какое необычное!
Она взглянула в него, задумалась, удовлетворённо вздохнула, но сейчас же лицо её сделалось скорбным, а кроткие старческие глаза наполнились слезами.
– Бабуля! – Андрей опустился на стул возле её кровати. – Тебе нельзя волноваться! Что-то вспомнила?
– Нет, моё солнышко, это я на себя сетую, какая же я негодная Божия раба, даже в такой день, причастница, тщеславлюсь, – и чем?! – Его дарами! И какой же ты у меня хороший, спаси тебя Господь, моя радость! Иди, иди, отдыхай! – добавила она, возвращая ему зеркало.
И осталась со своими чётками.
Увидев зеркало, Татьяна сразу сказала:
– Нет, не моё, – и, тем не менее, не удержалась, чтобы не взять его в руки.
Повертела, с любопытством рассматривая, протянула как бы про себя: «Антиквариат?» – посмотрелась в него... и вдруг с таким откровенным самодовольством улыбнулась своему отражению, что брат даже оторопел.
– И куда только мужчины смотрят, ну чего им надо? – словно бы про себя спросила она, завороженно глядя в мерцающее стекло.
Потом с досадой вздохнула:
– Кто-нибудь из твоих девиц забыл! Мог бы, между прочим, и меня с кем-нибудь из друзей познакомить, ведь, кажется, тебе не приходится стыдиться моей внешности!
Андрей в немом изумлении смотрел на сестру. Что это на неё нашло?! Он никогда не видел её такой.
– Ну, посмотри, – с упоением продолжала она, – разве я дурнушка?! И глаза, и носик, и волосы, и фигурка, всё при мне! И готовлю! – она, не отрывая взгляда от зеркала, махнула рукой в сторону ужина. – А ты, братишка, ну ни разу не подумал, как трудно в наше время приличной девушке устроить семью! Только о себе и думаешь! Твой институт, твоя работа, твой компьютер, твоя машина, твои девушки, твой ужин!.. – голос сестры зазвенел от слёз.
Андрей поскорее взял из её всё ещё поднятой руки зловеще сверкнувшее зеркало, сунул его в карман и перебил её угрожающий монолог:
– Тата, да что с тобой сделалось?! Ну, мне и в голову не приходило, правда... Я подумаю... Слушай, давай поужинаем, а? Там фильм начинается! Пойдём!
И он, схватив свою тарелку, поспешно вышел из кухни, ошеломлённо тряся головой. И что это на неё нашло?!..
.......
О зеркале он вспомнил только на следующий день, встретив в коридоре института коллегу, которую на днях подвозил домой.
– Инна Михайловна! – обрадовался он тому, что теперь-то уж наверное отделается от надоевшей проблемы. – Это не ваша вещица?
Женщина взяла зеркало, с любопытством повертела, разглядывая, не без сожаления произнесла:
– Не-ет... – и посмотрелась в него.
Андрей протянул уже было руку, чтобы забрать его и уйти, но от удивления замер на месте: пожилая полная деловая женщина, словно забыв где и с кем стоит, рассматривала себя с таким самозабвенным удовольствием, точно была юной красавицей. Андрей утратил дар речи. Зато Инна Михайловна, всегда сухая и сдержанная, как будто обрела сугубый.
– Сейчас была у самого... – не отрывая глаз от собственного отражения, сладко протянула она, – дово-ольный сидит! Проект созревает на глазах, ему остаётся только подставить тарелочку и проглотить. Он уже мысленно пожинает лавры!
– Но ведь он... – попытался было возразить, отстаивая справедливость, Андрей, однако сейчас же и замолчал: она его явно не слышала.
– А мне, как всегда, останется только моральное удовлетворение! А ведь львиная доля там – именно моих трудов! Можно сказать, что этот проект съел мою личную жизнь, мужа я послала с его претензиями, сын твердит, что заброшен... а мой аналитический ум просто не может бездействовать, ну не могу я быть домохозяйкой! Всю себя вкладываю в работу – а где благодарность?! Даже доклад буду делать не я, а этот пройдоха Петров!
– Но ведь Петров... – снова начал было Андрей ратовать за справедливость, и снова умолк, не договорив.
– Ах, да оставь! – грубо прервала его всегда такая корректная Инна Михайловна. – Ну, подумаешь, было у него две-три идеи! Тоже мне, гигант мысли! Просто умеет облизывать начальство! Ты прям как эта Сашенька, которая по уши в тебя влюблена, – эта тоже вечно всех оправдывает! Все у неё хорошие, бедненькие-несчастные! Слабо, что ли на вещи трезво смотреть? Держи своё зеркало!
Она возмущённо вздёрнула двойной подбородок и быстро ушла, а Андрей, оглушённый, тихо побрёл в свой кабинет.
– Ты чего это с зеркалом гуляешь?! – прозвучал позади насмешливый голос начальника. – Уработался?!
– Да вот... нашёл в машине, не знаю, чьё... – Андрей поймал себя на странной мысли, что ему страшновато показывать злополучное зеркало кому-то ещё.
Однако Петров бесцеремонно отобрал его у подчинённого:
– Занятная вещица... – он посмотрелся в зеркало, и уже знакомое Андрею удовольствие разлилось по лицу учёного мужа. Непостижимо откровенно любуясь собой, он сказал: – Неплохой подарок для девочки! И зеркало, и то, что в нём! – он засмеялся так, что его собеседнику стало не по себе. И продолжал в таком панибратском тоне, какого от него никак нельзя было ждать: – Да, слушай, что-то я заметил, ты ухлёстываешь за нашей практиканточкой!
– За Лёлей?!? – изумился Андрей.
– Ну-ну, не изображай невинность. Я же понимаю, что такую малинку трудно пропустить, но имей в виду, что у нас с ней уже как будто что-то образуется. Так что поищи другой объект. Да чего ты губы-то поджимаешь, точно оскорблённый монах?! В пятьдесят лет, дорогой мой, жизнь только начинается! Ты вот лучше скажи, как твои расчеты? Пари держу, что и не начинал! Знаю я вас, разгильдяев!
– Скоро закончу, – отрапортовал Андрей.
– Ну, смотри, чтобы всё «без сучка...»! – сердито бросил начальник, вручая ему зеркало.
И удалился походкой отрешённого от земной суеты интеллектуала.
Андрей машинально вернулся в кабинет и ошеломлённо уставился невидящим взглядом на клавиатуру своего компьютера.
Да что же это такое со всеми творится?! – думал он. Вчерашняя и две сегодняшние сцены снова прошли перед его глазами. С ума они все посходили, что ли?! Сами на себя не похожи, красуются, ругаются, и было бы чем похваляться!!! Прямо какая-то ярмарка тщеславия! Стоп! Это слово, «тщеславие», он уже от кого-то слышал недавно! Ах да, это бабуля сказала, про себя, когда смотрелась в зеркало... В зеркало?! От невероятной догадки мороз прошёл у него по спине. И сестра, и Инна Михайловна, и Петров, – все они начинали вести себя не так после того, как смотрелись в зеркало. Неприятный страх заставил Андрея с опаской взглянуть на этот странный предмет, тихо лежавший в стороне на столе. Хорошо, что он не может сейчас заглянуть в него, – неожиданно подумал он, удивляясь на себя самого. Всякие мистические явления всегда казались ему полным вздором, – до этого момента. Но то, что происходило на его глазах с хорошо знакомыми ему людьми, действительно походило на действие какого-то колдовства. Все они, такие разные, без всякого иного повода, как завороженные, вели себя, в сущности, одинаково: сначала хвалили себя, точно обрушиваясь в невероятную откровенность, а потом осуждали других. Нет! – вдруг понял он. – Не все! Да, он видел, как трое совершенно непохожих людей любовались собой и устраивали сцену ему, – но не бабушка! Она не говорила никаких гадостей, и ругала не его, а себя! А его – благословила... Точно это зеркало действовало на неё иначе! Или она была защищена... Но чем?! Ответ пришёл к нему извне, как откровение. Он просто понял, очевидно и несомненно, что всё дело в её вере. Но если так, – Андрей почувствовал, что дрожит, – если вера может защитить от такого воздействия, если благодаря ей человек становится настолько другим, как бы из иного какого-то мира, – тогда... Тогда Бог есть!
Андрей перевёл сбившееся дыхание. Он понял, что теперь мысль о том, как безобразен этот мир, не могла помешать ему поверить в Бога: он вдруг увидел, что может быть другой, добрый и чистый, бесконечно больший мир, проникающий в этот, ущербный, – разве не в нём жила его бабушка?! «Недоказуемо!»– сейчас же пронеслось в его логическом уме аналитика привычно-скептическое, но он немедленно понял, что у него в руках – инструмент доказательства. Просто надо было дать взглянуть в это зеркало по-настоящему верующему человеку и посмотреть на результат. Если его выводы ложны, это сразу станет очевидным. Вот только где же его взять, по-настоящему верующего человека? В церковь ведь не пойдёшь с зеркалом... А среди его знакомых как будто и нет таких... Он вспоминал лица коллег... И что это придумала Инна Михайловна, что он нравится этой девушке с верхнего этажа, Сашеньке, никогда не замечал... А ведь помнится, кто-то говорил, что она постится, и поэтому не ходит в столовую... Стало быть, – верующая? Что ж, к чему откладывать?!
И Андрей, не без опаски взяв зеркало, сунул его в карман пиджака и едва ли не побежал на верхний этаж.
...Сашенька, одна в своей комнатке, вводила какие-то данные в компьютер. Её пальцы летали по клавиатуре, взгляд больших тёмных глаз скользил по монитору, и она не сразу заметила появившегося в проёме раскрытой двери Андрея.
«А она хороша! – подумал он. – И как это я раньше не замечал?! Неужели я и впрямь нравлюсь ей?! Но с такой... чистой!.. просто так не погуляешь, – надо жениться...»
Тут Сашенька подняла на него глаза, и он вспомнил, зачем пришёл.
– Простите, я нашёл зеркало... – начал он, смущённо заходя в кабинет и доставая своё орудие эксперимента, – как будто антиквариат... а хозяйку никак не найду... Оно не ваше, случайно?
– Нет, не моё, – только и сказала она.
Даже не протянула руку, чтобы взять его, как это делали все. Однако Андрей не собирался так легко отступить. Пристально глядя на девушку, он поднёс к ней зеркало так, чтобы она увидела в нём себя:
– Красивое, верно? – спросил для отвода глаз.
Она быстро взглянула, смутилась, отвела глаза от своего отражения, и только румянец ярче проступил на нежных щеках.
Андрей был озадачен. Её чувства, её мысли были по-прежнему скрыты от него. Тогда он решился на провокацию.
– Жаль! Вам бы подошло такое зеркальце – особенное. Кому-кому, а вам есть на что посмотреть, – дружески-доброжелательным тоном произнёс он.
Она удивлённо посмотрела на него и так сдержанно сказала:
– Спасибо, Андрей, – точно не могла решить, что бы значил его комплимент.
Почему-то её осторожность восхитила его, и он невольно ей улыбнулся – и тогда она улыбнулась в ответ. Андрей подумал, что зеркало, наконец-то, действует на неё... и испугался. Он уже не хотел увидеть её иной!
– Вы так и ходите по кабинетам с зеркалом? – всё ещё улыбаясь, спросила она. – Может быть, лучше повесить внизу объявление?
– Да как-то неловко, – смутился молодой человек. – Это же не ключи, не кошелёк... – но тут он нечаянно посмотрелся в зеркало и вдруг почувствовал себя оскорблённым.
– Вы хотите сказать, я веду себя как дурак?! – не сдержался он.
Её глаза испуганно распахнулись, милое личико побледнело.
– Что вы, нет! Ой, простите меня! Я виновата, я сказала глупость! Вы не жалеете своего времени, потому что кто-то, наверное, расстроился из-за пропажи, вы так добры! Простите!
Андрею стало так радостно, что она выдержала испытание, и так стыдно за себя, что он поспешил успокоить её:
– Нет-нет, это вы простите меня! Это я виноват!..
Едва произнеся эти слова, он почувствовал в правой руке, державшей зеркало, какое-то то ли движение, то ли изменение. Он взглянул – и увидел, как зеркало исчезает прямо у него на глазах. Мгновение – и ладонь его оказалась пуста. Андрей оцепенел, потрясённый. Оно исчезло! Исчезло, как только каждый признал виновным себя!
– Что с вами?! – сквозь вихрь скачущих мыслей он еле расслышал встревоженный Сашенькин голос.
– Ничего... страшного... – Андрей перевёл дыхание. – Послушайте, не удивляйтесь... Я хотел спросить... Кажется, вы верите в Бога?
– Да, – слово прозвучало тихо, но неожиданно твёрдо.
– Ну, тогда я могу вам сказать... Знаете, я сегодня... тоже поверил, что Он – есть.
Он не ошибся: ей не надо было лишних объяснений. Ведь она была из того мира. Её глаза распахнулись навстречу ему и засияли таким радостным, чистым светом, что Андрей в восторге забыл обо всём.
Сашенька смутилась и опустила ресницы.
– Можно, я вечером после работы буду ждать вас у выхода, на бульваре? – не узнавая собственного голоса, попросил он. – Я хотел бы о многом спросить... Мне надо теперь так много узнать...
Она молча, застенчиво кивнула, и он ушёл с переполненной душой.
Ему казалось, что только теперь, сегодня, началась его жизнь, столько света вдруг ворвалось в неё. Он нашёл – всё, любовь, и веру, и целый сияющий мир, полный добра, смысла и красоты.
Андрей был счастлив.
________________
1. Матф. 18, 7,6.
2. Пс. 69, 2-3.
